Синяк, полученный на боксерском матче, где я собирался быть всего лишь зрителем, пробудил во мне воспоминания об одном происшествии, после которого я принял решение коренным образом изменить свою жизнь и придерживаться рамок, обычных для уважающего себя джентльмена.
Я не могу пока раскрыть детали того дела, которое вынудило нас с Холмсом карабкаться по шаткой приставной лестнице на грязный чердак в незнакомом заброшенном доме и несколько часов сидеть там в засаде, задыхаясь от пыли и время от времени выпутывая из волос возмущенных нашим вторжением летучих мышей. Эта история может неблагоприятным образом сказаться на судьбе некоторых фигурантов, и пока я вынужден умалчивать о подробностях. Надеюсь, впрочем, что настанет день, когда отчет об этом приключении пополнит перечень тех моих рассказов о наших с Холмсом похождениях, которые дошли до широкой читательской публики. Хотя мне, признаюсь, не очень лестно признаваться в том, что, несмотря на общий успех нашего предприятия, сам я оказался не на высоте в батальной его части. Холмс с блеском распутал очередную загадку, разрушив преступный замысел парочки негодяев. Злоумышленники были схвачены, однако я при этом получил такой ушиб в области глаза, что, по выражению Холмса, "фонарщики на Бейкер-стрит на добрую неделю остались без работы".
По окончании того мероприятия я шел домой в одиночестве, поскольку Холмсу пришлось завернуть в полицейский участок и разъяснить там подробности происшедшего. Уже светало, улицы начинали оживать. По мере того, как рассеивался мрак, слабела и моя иллюзия, что в подобном виде можно спокойно ходить по улицам Лондона. Я не мог упрекнуть прохожих за те косые взгляды, которыми они меня награждали. Ведь и сам бы я без восторга отнесся бы к джентльмену, идущему по улице в костюме, первоначальный цвет которого смутно угадывался под налетом пыли, с голубиным пухом в волосах и с синяком, спорившим яркостью с красками восхода.
Худшим мгновением за всю эту прогулку стал миг, когда в окне проезжающего мимо кэба мелькнуло лицо одного из моих клиентов, респектабельного господина, без сомнения, с утра пораньше направлявшегося в Сити. Мысль о том, что он может узреть своего доктора в подобном виде, повергла меня в такую панику, что я метнулся в ближайший переулок, пытаясь спрятаться. Идея была не из лучших: меня с равным пылом облаяли и маленький сварливый мопс, и его плюгавый брюзгливый хозяин. Последний возмущался, что добропорядочные подданные ее величества имеют полное право прогуливаться по улицам с собакой, не опасаясь, что какой-то бездомный бродяга варварски нарушит их покой.
Сам не знаю, почему на меня произвели столь сильное впечатление его слова. Сидя в кресле у камина, держа примочку у глаза, я мечтал о том, как буду сам тихо и мирно гулять по Лондону, не опасаясь, что на меня вот-вот сделают засаду, или что меня самого вынудят нападать на какого-нибудь бандита. Тогда я и принял решение начать иной образ жизни.
Да, я знаю, что такое решение я принимал уже неоднократно. Как, собственно, и сейчас, с Мэри. Но тогда я тоже совершил важный шаг.
Едва с моего лица сошли следы ночного побоища, я отправился к заводчику, порекомендованному мне друзьями, и обзавелся важным атрибутом добропорядочной, мирной, размеренной жизни. Я обзавелся Глэдстоуном.
Холмс был не против.